Евгения Николаевна вгляделась в портрет Разумова.
Худое лицо. Высокий, с залысинами, лоб. Нос – картошкой. Толстые губы, а нижняя чуть оттопырена, словно Разумов что-то хотел сказать, но передумал. Седые волосы торчат как у нашкодившего подростка. На подбородке – шрам, который не может скрыть щетина. «Отталкивающая внешность у этого гения, – подумала заведующая выставочным центром, – а глаза…»
Глаза были как живые. Зрачки словно ввинчивались в каждого, кто останавливался напротив фотографии, чтобы ее рассмотреть. Тусклые, но в то же время жадные, словно готовые захватить все, что попадает в поле зрения, глаза Разумова были, пожалуй, единственной яркой деталью портрета.
«Он, безусловно, талант. Но талант порочный, болезненный…»
У Евгении Николаевны сильно разболелась голова, и Рубенская поспешила покинуть выставочный раз.
«Перемена погоды. Наверное, давление подскочило. Как некстати, прямо перед открытием!» – думала женщина, выходя на улицу и закрывая за собой дверь. Она не заметила, что в окне выставочного зала мигнул фиолетовый огонек. Еще. Снова и снова. Словно десятки фиолетовых светлячков заметались за стеклом, рвались наружу.
«Будь неладна эта непогода», – раздраженно подумала Рубенская, шагая по осенним лужам.
Один из «светлячков» пробился сквозь щель в оконной раме и вырвался на волю. Он искоркой закружился в воздухе и неслышно опустился на воротник пальто заведующей выставочным центром, зарылся в ворс. Мигнул и погас.
– Какая невыносимая головная боль, – простонала Евгения Николаевна, – кажется, целая рота маленьких барабанщиков у меня в висках! Скорей домой! Домой!
Женщина остановила попутку и почти рухнула на заднее сидение салона, в полуобморочном состоянии назвала адрес и смежила веки.
«А ведь водитель тебя вовсе не домой везет, – эта фраза прозвучала так ясно, словно кто-то произнес вслух, – довезет до леса, поглумится над тобой и выбросит в первый же попавшийся овраг. Страшно? А чего тебе бояться? Хоть под старость испытаешь, что такое настоящий самец, а то всю жизнь строила из себя барышню кисейную. Хотя кому ты нужна? Бестолковая старая курица».
Рубенская открыла глаза и испуганно посмотрела на водителя:
– Вы что-то сказали? – дрогнувшим голосом спросила она, прижимая к груди сумочку.
– Я говорю, улица закрыта, там канализацию прорвало, все затопило. По дворам поедем, – оглянулся водитель, – а может, вас в больницу отвезти? Что-то вы совсем побледнели. У меня вот так же маме на улице плохо стало, и все. Умерла старушка прямо у мусорных баков, так за бомжиху приняли, чуть не похоронили как безродную. Я в ту пору в командировке был, приехал: дома – могильная тишина. С трудом дознался, куда мамашу девали. Пятнадцать лет прошло, а на душе до сих пор муторно. А вы, похоже, женщина одинокая? Может, и правда, в больничку свезти?
– Нет-нет, спасибо, – Евгения Николаевна с трудом проглотила образовавшийся в горле горький комок. – Я лучше домой. Это просто головная боль. Устала на работе.
– Ну как хотите, – водитель кивнул, – домой – так домой.
Минуты две они ехали молча. Потом водитель, словно пересиливая себя, спросил:
– А вы ведь в выставочном центре работаете, да? Я вас узнал. Я хотел бы вас попросить об одолжении.
– Слушаю.
– У вас, кажется, выставка фотографа Разумова открывается? Я сегодня рекламу по телевизору видел.
– Вы хотите пригласительный билет?
– Боже упаси! Я хотел вас попросить… убрать одну фотографию. Не хочу, чтобы ее показывали в таком виде.
– Кого?! – Рубенская вздрогнула от предчувствия того, что сейчас услышит.
– Маму мою, – тихо сказал водитель. – Эта сволочь знаменитая, видимо, в тот год в наш город приезжал. И сфотографировал ее у мусорных баков, когда она сознание потеряла. Не помог. «Скорую» не вызвал. Только на кнопочку фотоаппарата нажал. Чик-чик! И готов шедевр! Умирающая старуха с помойным ведром! Любуйся, зритель! Если бы я его встретил – набил бы морду! Спекулирует на людском горе!
Евгения Николаевна отпустила сумочку и ободряюще похлопала водителя по плечу:
– Я непременно выполню вашу просьбу! Я поняла, о какой фотографии идет речь. Я уберу ее. Обещаю.
И призналась:
– Мне самой эта выставка очень не нравится. Но управление культуры считает, что работы именитого земляка должны быть в нашем выставочном центре.
– А можно я выкуплю у вас фотографию моей мамы? – спросил водитель, снова оборачиваясь к Евгении Николаевне. – Выкуплю и уничтожу. Никто не имеет права видеть мою маму в таком виде!
Рубенская с трудом понимала, что тот говорит – боль огненным обручем охватила уже не только голову, но и шею, и спускалась ниже.
Преодолевая муки, заведующая вдруг подумала, что если ей так худо, то пусть хоть кому-то станет легче. И сразу пришло решение:
– А зачем вам выкупать этот снимок? – Евгения Николаевна поразилась своей небывалой смелости, но отступать была не намерена. – Здание выставочного центра старое, в подвале водятся крысы. Иногда и в подсобное помещение проникают. Я сколько раз просила в санэпидстанции вывести грызунов, писала и в управление культуры, но все только собираются. Может быть, эта фотография еще не помещена в экспозицию, а лежит в подсобке? Картонная коробка – тара ненадежная. А у крыс такие острые зубы…
Конец ознакомительного фрагмента.
